Аргатов (в 1954–2019 гг. – Октябрьский) – хутор в Усть-Лабинском районе Краснодарского края, который входит в состав Железного сельского поселения и расположен на берегу левого притока р. Кирпили к северу от г. Усть-Лабинска. По версии, представленной в справке Усть-Лабинского районного краеведческого музея, человек по фамилии Аргатов приехал из центральной России, имя его «история не сохранила», но будто бы он был грамотным казаком, поскольку имел за плечами четыре класса школы, и просил общество станицы Усть-Лабинской о выделении земельного надела. Усть-Лабинское казачье правление якобы выделило казакам земли в районе безымянной речки, притока реки Кирпили в 12 километрах севернее станицы Усть-Лабинской. Этот надел положил начало хутору, которому его обитатели дали имя в честь «старшего казака Аргатова». В 1870 г. у Аргатова родился сын Антон. Последний женился в 1893 г. на дочери казака Дашкова. У молодых родился сын Иван, при котором заселили сначала южный берег речки, затем северный. Эта версия подкреплена тем, что на хуторском кладбище имеются погребения Ивана Антоновича Аргатова (1893–1964) и его супруги Аргатовой Дарьи Матвеевны (1896–1970).
Однако в списках казаков станицы Усть-Лабинской второй половины 60-х гг. XIX века фамилия Аргатов отсутствует [1, 2, 3, 4], как и хутор с таким названием. В материалах Всероссийской переписи 1897 г. в юрте станицы Усть-Лабинской также не упомянут хутор Аргатов, зато зафиксированы некие «хутора владельческие», на которых проживало население неказачьего происхождения в числе 1544 душ (783 муж. и 761 жен.) [5, с. 36]. Практически все старожилы хутора Октябрьского говорили нам, что это поселение – не казачьего происхождения. Евстафий Сидорович Придатка, 1912 г.р. на вопрос о том, жили ли казаки на хуторе Аргатове, категорически ответил: «Нет, народные, крестьяне. Казаков не было тут» [6]. Это подтверждали и другие информаторы [7].
Изучение документов подтвердило, что казаками Аргатовы не были. Из делопроизводства 1-й бригады Кубанского казачьего войска, хранящегося в Государственном архиве Краснодарского края, следует, что в 1865 г. государственный крестьянин Андрей Аргатов приобрел 60 квадратных саженей земли (это около 270 кв. м) на хуторах при р. Кирпилях у казака станицы Воронежской Павла Калинина [8, л. 50 об.]. За это он платил станице Воронежской посаженную плату 30 копеек в год, как иногородний, имеющий оседлость [8, л. 143]. Запись в метрической книге церкви ст. Раздольной за 1893 г. позволила установить отчество Андрея Аргатова: Павлович [9, л. 65]. Запись о смерти Андрея Павловича в 1912 г. гласит, что ушёл он в мир иной в возрасте 90 лет «от старческого истощения», следовательно, появился на свет в 1822 г. От 1865 г., по-видимому, и стоит вести историю хутора Аргатова.
Из какой губернии прибыл государственный крестьянин Аргатов? Косвенным образом ответ на этот вопрос представляют данные метрических книг церкви ст. Воронежской, хранящиеся в Архивном отделе Администрации Усть-Лабинского района. В 1875 г. есть запись о том, что 3 февраля этого года были повенчаны государственный крестьянин села Николаевки Павлоградского уезда Екатеринославской губернии Исакий Андреев Аргатов, 25 лет и дочь казака ст. Воронежской Феодосия Гаврилова Головинова, 17 лет [10, л. 47 об.]. По-видимому, речь идет об одном из сыновей Андрея Павловича Аргатова.
Кроме того, в книге за 1880 г. сохранилась запись о том, что 22 ноября скончалась, а 24 ноября была погребена умершая от лихорадки Наталья Петровна Аргатова, 31 год, жена крестьянина Екатеринославской губернии Павлоградского уезда, села Никольского [11, л. 89 об.]. 21 февраля 1883 г. скончался «Екатеринославской губернии Павлоградского уезда, волости и села Николаевки крестьянина Ивана Аргатова сын Михаил», 11 лет от лихорадки [12, л. 91 об.]. Можно предположить, что речь идет о брате Андрея, прибывшим вместе с ним на Кубань. Если судить по возрасту его умершей жены, Ивану Аргатову в 1865 г. могло быть примерно 17-18 лет. Тем не менее, эта линия Аргатовых не угасла. В метрической книге церкви станицы Раздольной (до 1903 г. хутор Праздничный) за 1912 г. нам встретилась запись о том, что 22 января этого года был рождён, а 23 января крещён младенец Иоанн. Его родители: мещанин г. Екатеринодара Максим Иоаннов Аргатов и законная его жена Татьяна Романова. Среди воспреемников упомянута наряду с казаком ст. Раздольной Ильёй Ефимовым Кундеровым дочь мещанина г. Екатеринодара Килина Иоаннова Аргатова [13, л. 12 об.].
Село Николаевка Павлоградского уезда было основано на р. Самара в 1776 г. как слобода Никольская Луганского пикинерного полка, население которого составляли бывшие бахмутские казаки, сербы, болгары, македонцы, греки так называемой Славяносербии. Командовал полком будущий вдающийся русский полководец М. И. Кутузов. Ф. Макаревский отмечал, что поскольку «Бахмутский казачий полк в городе Торе принадлежал к церкви Николаевской, составлял собою и с семействами своими приход Николаевский, то и новопоселяемую Мариенпольского уезда на р. Самаре местность велено именовать воинскою Никольскою слободою Луганского пикинерного полка» [14, с. 482–483]. Впоследствии Луганский полк стал основой для Мариупольского гусарского полка, где и служили по-видимому, слобожане. В пореформенный период слобода была переименована в село Николаевку, а слобжане стали государственными крестьянами. Аргатовы – одна из старейших слобожанских фамилий, представители которой проживали в Николаевке и в середине ХХ в. [15] Фамилия восходит к нарицательному прозвищу. В словаре украинского языка Б. Д. Гринченко
аргат – «работник, наёмник», «рабочий на запорожских рыбных ловлях, большей частью бездомный бродяга» [16, с. 9]. Аргатами у казаков называли наиболее бедных казаков, которые батрачили в Крыму, Молдавии, Валахии и др. Не случайно аргаты активно участвовали в движении гайдамаков, и из их среды вышли несколько вожаков повстанческих отрядов. Оказались, по-видимому, носители этого прозвища, а затем фамилии, и среди потомков бахмутских казаков, основавших Николаевку.
Андрей Павлович Аргатов, по-видимому, был предприимчивым, инициативным, хозяйственным крестьянином. Не каждый мог покинуть родные места, родственников и отправится искать счастья в дальние края, не каждый мог освоиться среди казаков ст. Воронежской, цепко державшихся за свои земельные и сословные привилегии. Ему удалось не только арендовать у воронежцев участок земли, но и перечислиться в сословие мещан города Екатеринодара. Помимо сына Исакия, родившегося у А. П. Аргатова в 1850 г., по метрическим книгам известны сыновья Алексей и Иван, дочери Мария и Марфа. Сына Ивана А. П. Аргатов женил на казачке, дочь выдал за казака. Сохранились запись в метрической книге о венчании 29 мая 1883 г. уволенного в запас рядового Ивана Андреевича Аргатова, 26 лет и станицы Воронежской казачьей дочери девицы Анисьи Андреевны Кундаревой, 19 лет [12, л. 68 об.]. 11 октября 1887 г. состоялось венчание казака Петра Ивановича Кудактина, 20 лет и мещанки города Екатеринодара Марии Андреевны Аргатовой, 18 лет [17, л. 89 об.]. Таким образом Андрей Павлович породнился с тремя казачьими фамилиями ст. Воронежской: Кандауровыми, Кудактиными и Головиновыми, чем значительно укрепил свой социальный статус. Дочь мещанина города Екатеринодара Марфа Андреевна Аргатова встречается в записях в качестве крестной казачьих детей [12, Л. 12 об.; 45 об.–46].
Екатеринодарский мещанин Алексей Андреевич Аргатов также встречается среди крестных родителей казачьих детей ст. Воронежской и пос. Праздничного [18, л. 24 об. – 25]. Именно Алексей продолжил дело своего отца по укреплению хутора. В документе комиссии по рассмотрению жалоб о лишении избирательных прав за 1936 г. один из колхозников рассказывал: «Я знаю Аргатова Алексея Андреевича как бывшего крупного арендатора земли на 500 десятин. Эту же землю он сдавал бедным. Хозяйство крупное кулацкое, две паромолотилки, лошадей 5 штук, волов 3 штуки, мелкого скота 5 штук, батраков двух, сроковых, никого из них живых не осталось. <…> Имел батраков сезонных до 30 человек. Это в год 3 человека. Он же занимался скупкой-продажей крупного рогатого скота в Ставрополе» [19, л. 5].
На самом деле, описанное хозяйство не особенно крупное: тогдашние зажиточные крестьяне имели гораздо больше. Но на сезонных рабочих, нанимавшихся до революции на уборку, сенокос и другие работы, материальный достаток, умение трудиться и вести хозяйство Аргатовыми оказывали глубокое впечатление. К 1917 г., судя по сельскохозяйственной переписи на хуторе уже было 9 хозяйств [20, с. 15]. Сохранившиеся в Усть-Лабинском районном архиве записи в метрических книгах показывают, что многие старались пригласить Аргатовых быть либо поручителями молодых, либо воспреемниками (крестными) родившихся детей. Так, в 1882 г. Алексей Андреевич стал крестным у сына казака ст. Воронежской Стефана Семеновича Белякова вместе с казачьей дочерью девицей Меланьей Тимофеевной Лозиной [12, л. 73 об. –74]. В 1891 г. Алексей Андреевич Аргатов опять стал воспреемником дочери этого же казака Екатерины [17, л. 24 об. –25]. 30 сентября 1911 г. родилась, а 1 октября была крещена Устинья, дочь Ванифатия Прохорова Овсянникова и жены его Матроны Васильевой. Воспреемником Устиньи значится мещанин г. Екатеринодара Алексей Андреевич Аргатов. Ванифатий Прохорович был дедом известной впоследствии на хуторе труженицы и общественницы Марии Антоновны Овсянниковой. Отец последней, Антон Ванифатьевич был записан воспреемником в книге Вознесенской церкви станицы Раздольной за 1915 год вместе с мещанкой г. Екатеринодара Ульяной Васильевной Аргатовой [21, л. 59 об.–60]. Ульяна Васильевна, в девичестве Сергиенко – это жена Николая Алексеевича Аргатова – сына главного арендатора. Кроме того, Овсянниковы были связаны родством с родом Сергиенко через Рудиков. Супругой Алексея Андреевича, по-видимому, была Феодосия Филипповна Аргатова, которая встречается в записях за 1887 г. как «жена мещанина города Екатеринодара» [17, л. 16 об. –17].
Дело отца и деда продолжил Николай Алексеевич Аргатов, который стал подлинным крестьянским вожаком. В первые годы Советской власти ему удалось совершить то, что было невозможно до революции: хутор стал самостоятельным как в земельном, так и в административном отношении. Реализовать на деле ленинский Декрет о земле, совершить справедливое перераспределение земли, преодолеть исключительное право на неё казаков даже в период начала 1920-х гг. было непросто. Это могло получиться только благодаря упорству, инициативе Николая Алексеевича и безусловной поддержке хуторянами своего лидера. «Список населённых мест Кубанского округа», составленный по материалам переписи 1926 г., датирует основание хутора Аргатов 1922 годом [22, с. 64]. Как мы видели, хутор существовал с 1865 г., однако в 1922 г. произошло, по-видимому, официальное признание его статуса как отдельного поселения. Здесь оседали переселенцы из Воронежской и Черниговской губерний, селились жители кубанских станиц.
В 1926 г., согласно переписи, на хуторе имелось 156 хозяйств, проживали 354 муж. и 364 жен., назвавшие себя русскими [22, с. 64].
Согласно сохранившимся документам комиссии по рассмотрению жалоб лишенных избирательных прав Николай Алексеевич Аргатов родился в 1891 г., в 1936 г. имел жену Ульяну Васильевну (в девичестве Сергиенко) и дочь Анну (согласно устным данным, Анастасию) [23, л. 2]. Николай Алексеевич настолько пользовался уважением хуторян, что они даже избрали его председателем Комитета содействия бедноте (Комсод). Благодаря инициативным и деятельным хуторянам: Аргатову, Кузнецову, братьям Рудикам, Бебиху, Диканеву, Кузнецову, Диканеву и др. хутор рос, обрастал хозяйством, у людей появились собственные средства.
Длительное время у нас укреплялось представление, что крестьяне были «темными», «невежественными», «забитыми», поэтому кто-то постоянно шел «в народ» пропагандировать, выводить из косности и невежества: народники, большевики, «дадцатипятитысячники»… А если крестьянин был активен, имел хозяйственную сметливость, то он объявлялся «чуждым», «кулаком», с которым позже и разделались. Отношение к крестьянству, как к темной силе, которая все что-то недопонимала, имело самое прямое отношение к стилю административного управления селом. Поэтому любой выбившийся во власть партийный деятель считал возможным с легкостью пренебречь огромным народным опытом в хозяйстве. Начавшуюся в 1930-е гг. коллективизацию стали проводить по навязываемым крестьянству схемам зачастую те, кто не имели понятия о давних народных традициях коллективизма и взаимопомощи. Сложившаяся практика хозяйствования, основанная на этих традициях, явно не устраивала любителей социальных экспериментов.
С народными вожаками хутора Аргатова расправились в духе «ликвидации кулачества как класса». Коренные хуторяне, обустроившие в своё время Аргатов, вошедшие в состав его самоуправления, были объявлены врагами Советской власти. В газете райкома партии «Колхозный путь» один из местных активистов, трусливо скрывшийся за псевдонимом Зоркий Глаз, вещал: «В хуторе Аргатовском орудует классовый враг – кулаки. Пользуясь близорукостью местной парторганизации, кулаки пролезли в состав совета, комсоды и секцию РКИ. Например, председателем секции РКИ является кулак Кобыляцкий Андрей. До 1927 года Кобыляцкий имел постоянных батраков. Сейчас имеет две коровы, свиней, пасеку и т.д. Перекрасившись в красный цвет, этот кулак заделался "активистом" и стал председателем секции РКИ. Другой кулак Пасечников пролез в состав совета и даже в члены президиума. Этот "член совет" сознательно ведёт агитацию против хлебозаготовок и против займа. В председатели комсода пролез сын кулака Аргатов (хут. Аргатов назван по имени его отца). И вот этот Аргатов, при поддержке кулацкой своры, проявляет вредительские действия. Мало того, Аргатов пользуется ещё и "милостью" местных организаций. Так, при даче заданий по сбору семфондов некоторым батракам беднякам было доведено задание в 6 центнеров, а ему, сыну кулака, только… 1 цен. Кулак Броницкий тоже почему-то до сих пор живёт в хуторе и вместе с этой сворой кулаков ведёт разлагательскую работу среди колхозников. Мы требуем от вышестоящих организаций с корнем вырвать кулачество, засевшее под крылышком у парторганизации хут. Аргатовского» [24, с. 1].
Для шельмования хуторян здесь задействована явная ложь: как Аргатов, председатель комсода, находившийся постоянно на виду у хуторян, мог себе снизить нормы? Другое дело, что он и его соратники, по-видимому, как могли, сопротивлялись навязываемым грабительским нормам хлебозаготовок, в результате которых на Кубани в конце 1932 – начале 1933 г. начался страшный голод. В результате, 7 мая 1933 г. Николай Алексеевич Аргатов был осужден тройкой Северокавказского края по 58-й статье (часть 10 – саботаж) к заключению в исправительно-трудовом лагере на 5 лет [23, л. 2]. Были осуждены и другие аргатяне…
Срок крестьянский вожак отбывал, как показывают документы, в третьем отделении Байкало-Амурского трудлагеря. Из пяти лет Н. А. Аргатов отсидел три: его выпустили на свободу, очевидно, за ударный труд [23, л. 2]. К этому времени хутор сильно опустел. В. П. Фомиченко вспоминала о голоде 1932–1933 гг.: «Умирали от голода много. Особенно нам бабушка рассказывала, Тая Браницкая, по материнской линии бабушка была, так у ей детей много было и много умирали» [7]. «Голод был сильный, – вспоминал Н. И. Аргатов. – Семья ж была большая, двое-трое ушли побираться, так и не вернулися» [25].
Избирательных прав была лишены и супруга Николая Алексеевича Ульяна Васильевна Аргатова и дочь Анна, несмотря на то, что они работали в колхозе им. Матвеева. После лишения прав они вынуждены были перебраться к отцу Ульяны Васильевны. В постановлении Президиума Арагтовского сельсовета от 31 декабря 1933 г. говорилось: «В связи с тем, что Аргатовы семья, имевшая ранее до 100 га земли, наемную рабочую силу, паромолотилку и т. д., и под его именем именуется хутор Аргатов, сам Аргатов Николай Алексеевич выслан в период ликвидации саботажа, семья, сумевшая забраться в колхоз занимается разлагательством труддисциплины в колхозе <…> лишить избирательных прав голоса Аргатову Ульяну Васильевну, 48 лет и дочь Аргатову Анну Николаевну, 18 лет по ст. 15 п. «л» инструкции ВЦИК о выборах в Советы» [19, л. 3].
В заключении инспектора районного исполнительного комитета Мыляева отмечалось: «Поименованная гражданка Аргатова Ульяна Васильевна является женой кулака Аргатова Николая Алексеевича, в 1932 г. выселенного из пределов Аз.-Чер. края, живших вместе и имевших одно хозяйство, с 1902 до 1920 Аргатов Н.А. вместе со своим отцом имел участок собственной земли 500 га, сдавший в аренду иногороднему населению, 60 шт. лошадей, крупный рогатый скот, 2-х постоянных батраков, до 1928 г. имел 2 паромолотилки с обслуживающим к ним составом наемной силы в 12 чел. В период ликвидации саботажа 1930 г. сам Аргатов Николай выселен, семья его, как-то: жена Аргатова Ульяна Васильевна и дочь Анна Николаевна, 18 лет, с целью укрытия самих себя с 1932 по 1934 гг. проживали в одной семье кулака Сергиенко, в том же населенном пункте, занимаясь неопределенным занятием. В 1935 году в силу потри классового чутья со стороны руководителей к-за гр-ка Аргатова была принята членом колхоза им. Матвеева» [19, л. 10].
Вернувшись на хутор после отбытия заключения, Николай Алексеевич настойчиво требует от Президиума Аргатовского сельсовета возвращения ему избирательных прав, заставляет и супругу выступить против несправедливого решения. Разорившие хутор новые хозяева жизни срочно ищут у тружеников колхоза им. Матвеева подтверждения о «кулацком» прошлом Аргатова для повторного осуждения народного вожака.
Однако многих из тех, кто нанимался на сезонные работы к Аргатовым, уже нет в живых: эксперименты над хутором добили многие семьи, а те, кто дал показания, основывают их на слухах или приписывают эксплуатацию под диктовку «ответственных» товарищей. Один из колхозников показывал, что его отец работал на Николая Аргатова, бывшего, «владельца аргатовской земли, 6 лет, которому только и работали за то, что он даст ему или 1 гектар земли посеять или дать 2-3 пуда муки, а он ему работал 2-три месяца за это. Аргатов имел 500 га земли, 2 паромолотилки, 60 лошадей, землю он раздавал беднякам ту, которая была засорена, и за неё брал большую плату» [19, л. 8].
Другой колхозник пишет, что «сам Аргатов арендовал землю до 500 га, эту же землю он раздавал беднякам в кабальных условиях, эти люди умирали от тяжелых налогов и труда» [19, л. 2].
Эти и другие свидетельства несут на себе печать эпохи: нетерпимость, пристрастность, нежелание разобраться в порушенных человеческих судьбах, восстановить справедливость. Вера Петровна Фомиченко (Браницкая) вспоминала, что ничем особенным Аргатов от остальных колхозников не отличался: «У Пасошниковых был дом рубленый и железом накрытый. А у деда Аргата, я как щас помню, у их была хата-мазанка турлучная! Из палочек делали, а потом забивали грязью. И вот они жили, уже сын ихний женился, а они всё у той хатке жили. Я не скажу, что они зажиточно жили» [7].
Сохранилось постановление Президиума Аргатовского сельсовета Усть-Лабинского района от 16 мая 1936 г., в котором говорилось: «В виду того, что Аргатов после прихода его с мест наказания на работе не доказал себе преданности на работе, а по этому поводу воздержаться до проявления активности в общественно-полезном труде» [23, л. 3]. Это был заколдованный круг: восстановить избирательные права невозможно, поскольку Аргатов не трудится в колхозе, а в колхоз не принимают, поскольку он лишен избирательных прав…
О дальнейшей судьбе Николая Алексеевича нам поведала его правнучка, Наталья Владимировна Петросян (в девичестве Шпакова), а ей, в свою очередь, рассказывал отец, Шпаков Владимир Григорьевич, сын Анастасии Николаевны Аргатовой и Григория Тимофеевича Шпакова. Не найдя справедливости, Николай Алексеевич с семьёй перебрался на хутор Третья Речка Кочеты (нынешнее с. Суворовское). Его мятущаяся душа искала успокоения, и Н. А. Аргатов принял священнический сан и ухошел куда-то на Северо-Восточный Кавказ. Владимир Григорьевич рассказывал дочери, что дед присылал последний раз свою фотокарточку в священническом облачении после войны откуда-то из Моздока. После этого известия о нём не приходили [27]. Ульяна Васильевна Аргатова и Анастасия Николаевна Шпакова (Аргатова) теперь покоятся на суворовском кладбище. Сохранился документ о том, что муж Анастасии, красноармеец Владимир Тимофеевич Шпаков, 1909 г.р., попал в плен в 1942 г. под Керчью и умер в немецком концлагере в декабре 1944 г. Упомянула Наталья Владимировна и том, что кроме Анастасии у Николая Алексеевича Аргатова ещё были дочери Александра и Глафира, которые после войны проживали в г. Усть-Лабинске…
Кем же приходится основателю хутора Иван Антонович Аргатов, похороненный вместе с супругой на хуторском кладбище? В списке землевладельцев Кубанской области 1909 г. по ст. Платнировской приведен Антон Андреевич Аргатов, владелец 10 дес. земли [27, с. 289]. По-видимому, это тот самый Антон, о котором упоминает справка из районного музея и, очевидно, брат Алексея Андреевича, устроителя хутора на Кирпилях.
Поэтому представляется, что Иван Антонович Аргатов приходится двоюродным братом Николаю Алексеевичу. В 2011 г. нам удалось встретиться с его сыном Николаем Ивановичем Аргатовым, 1937 г.р., проживавшим в г. Усть-Лабинске. По его словам, «отец – Иван Антонович Аргатов, мать – Дарья Матвеевна Аргатова (в девичестве Дашкова). Оба – коренные жители хутора Аргатова. Дашковых много было сестер и на хуторе, и в Кирпилях, и в Раздольной – замуж повыходили, и в Бураковский» [25]. Отца раскулачили, и семья Ивана Антоновича жила на хуторе Бураковском в Кореновском районе, а потом уже накануне войны переехала в Аргатов и построилась. Отец говорил ему, что чуть-чуть деда застал: «Он поселился – в сторону Кирпилей земля была». Имя и отчество деда Николай Иванович не вспомнил. Но эта устная информация позволяет опять же уточнить справку из районного музея: не Антон Аргатов был женат на «дочери казака Дашкова», а его сын, Иван Антонович вступил в брак с дочерью аргатовского крестьянина Матвея Дашкова.
Из документов комиссии по жалобам лишенных избирательных прав следует, что до революции Иван Антонович был «бедняком-хлеборобом», в 1917–1920 гг. служил в Красной Армии, но в годы НЭПа занялся предпринимательством, как отмечено в документе, «применение наемного труда и спекуляция». Поэтому в октябре 1935 г. ему было отказано в восстановлении избирательных прав. В справке Платнировского стансовета от 27 сентября 1935 г. говорилось, что «гр. Аргатов Иван Антонович занимался перепродажей лошадей и скота до 1929 года, а также в настоящее время продает рыбу, семечки и нигде не работает, а живет заработком его сына и жены, которая осуждена на 2 года по опросу граждан хутора Верхнего колхоза "Соцударник"» [28, л. 4а]. Ещё одна трагическая судьба, обломанная социальными преобразованиям 1930-х гг. …
Хуторяне вошли в коллективное хозяйство имени Матвеева. Население хутора составило 3 бригады, но аргатяне ориентировались по «грэблям» – насыпанным дамбам. В. П. Фомиченко вспоминала: «Наша была Браницкая грэбля, потом Погорелова, и вот эта, Тыщенкина. <…> И по нынешний день (говорят. – О. М.) "На какой грэбле? На Погореловой повернули"» [7]. Р. А. Скорнякова отмечала: «Границы были грэбли: первая Браницкая называлась, вторая называлась Кокорина, эта (показывает. – О. М.) Емельянкина была. А та – Тыщенкина» [29].
* * *
Непоправимые потери принесла аргатянам Великая Отечественная война. Мужское население хутора приняло участие в борьбе с захватчиками. Так, Александр Савельевич Тищенко, 1926 г.р., воевал в стрелковом, а затем в танковом полку, был награжден орденами Красной Звезды, отечественной войны I степени, медалями «За отвагу», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.». Иван Ефремович Сергиенко, 1913 г.р., воевал с июля 1941 по май 1045 г. в составе 2-го Белорусского фронта, был награжден орденом Отечественной войны II-й степени, медалями «За оборону Кавказа», «За взятие Кенигсберга», «За взятие Берлина», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» [30]. Орденом Отечественной войны II-й степени были награждены хуторяне Герасименко Пётр Васильевич, 1927 г.р. и старший сержант Михайлюк Николай Владимирович, 1924 г.р. [31]. Другой уроженец хутора, младший сержант Сморчков Александр Зиновьевич, 1923 г.р., участвовал в боях с немецко-фашистскими захватчиками в составе гвардейского стрелкового полка с июня 1942 по май 1945 г., был награжден двумя медалями «За отвагу», последней за то, что «в бою за порт Циллау огнем из своего миномета уничтожил огневую точку противника, чем дал возможность быстрейшему продвижению нашей пехоты» [32].
Геройски воевал аргатянин Тимофей Романович Дерипаско, дед известного российского предпринимателя. В ноябре 1939 г. он был призван в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, служил сначала в гаубичном полку во Львове, где его застала война. Воевал в составе войск Центрального фронта, был ранен и после излечения направлен в Саратовское танковое училище. В марте 1943 г. окончил училище, получил звание младшего лейтенанта, в мае 1943 г. – июне 1944 г. участвовал в боях, в том числе, по освобождению Белоруссии. Здесь был тяжело ранен. После восстановления его направили в 3-й запасной танковый полк резерва 2-го Украинского фронта, а затем гвардии младший лейтенант Т. Р. Дерипаско участвовал в освобождении Венгрии и Чехословакии, погиб 21 апреля 1945 г. в бою в районе населённого пункта Фальбах (Австрия) [33].
Немцы временно оккупировали хутор в конце 1942 г. Л. Г. Завалиева рассказывала: «Тут такие были бои у нас. Мы сидели в окопе. Бомбили страшно. А в нашей хате были немцы. Забирали коров, свиней. <…> Служили немцам Виденко, Максим Блин, потом Хамаза, Муха. Но никто из них не был наказан, они как-то отделались. Староста был Блин, но говорят, что он был поставлен от наших. А Виденко – он был полицай и его судили» [34].
В. П. Фомиченко вспоминала: «Это было в сорок втором. Мне уже пять лет было. Я помню, что они (немцы. – О. М.) заняли, ночевали тута и пошли. Был у нас староста Хамаза и бабки этой, где Тая живёт, Конобродский, Степан Конобродский, полицай. Как судьба сложилась Хамазы – не знаю, он потом пошёл на войну. Когда подошли наши, он ушёл с ими, всё время его тётька Нюська ждала-ждала, всю жизнь ждала. Но и потом ей от его были какие-то награды» [7]. Виктор Васильевич Фоменко рассказывал: «Как легенду я слышал, что он (староста Хамаза. – О. М.) якобы был оставлен нашими здесь» [35].
Из беседы автора этого материала с Н. И. Аргатовым:
Я. Обижали немцы людей?
Н. И.: А то не обижали. Все позабирали что было. И птицу. Тада ж колхозы не платили, и у каждого было свое все. Огороды большие, по семьдесят соток. И куры, свиньи, коровы. И все позабирали, порезали, и тут же и ели. А нам что осталося потом.
Я: А колхоз немцы не трогали?
Н. И.: А они как раз зимой пришли. Уже все было убрато. Все забрали, и вот амбары повымели. Тогда же у хутора был свой колхоз, свои амбары деревянные, там и зерно хранилось, и кладовая была. Все вот это забрали они. <…>
Я. Старосту немцы ставили?
Н. И.: Блинов был староста. <…> Потом говорили, что его специально оставляли. А были такие, что полицаи там. Ну, потом их забрали, а потом вернулися, свое отсидели. <…> Местные. Я знаю Биденко был, потом Хамаза был. <…> Они отсидели, не знаю, чи в штрафной были. Но потом пришли» [25].
А. П. Емельяненко вспоминала о времени оккупации хутора: «Помню жил у нас на квартире какой-то офицер. <…> И мать пошла, что-то раздавали в колхозе, в бригаде, она пошла туда, а я осталась на печке сидеть. Сижу, а они как заскочили. А еще было так, что мать зарезала свинью, и колбасы жарила в печке, а они пришли: "Давай мамка, давай". Забрали колбасы. А потом сижу я на печке, а они как стали вытаскивать где сало, где что жарить, я там уже задыхаюсь сижу. А мать пришла, облокотилась так и стоит, смотрит, что они творят. <…> А людей заставляли работать, чтобы выходили, а кто не выходил – плетки. <…> У тетки Таньки Царихи, прятался какой-то солдат. И вот он у нас был на чердаке, наш советский. <…> Нашли, поймали, стянули и убили» [36].
Послевоенные годы были для хуторян тоже крайне тяжёлыми, особенно 1947-й. В. Я. Запольская рассказывала: «В сорок седьмом году вообще был голод. Я выжила на макухе. У нас, у мамкиной сестры муж работал, что с плена пришел, работал <…> и принесет, вот эта, он макухи вот так кусочками, она была без шалухи, даст нам. Тогда ходили в Усть-Лабу, тогда ни автобуса не было, на рынок ездили на быках, на лошадях. Если надо на базар, то пишешься в бригаде, чтобы завтра заехали. Заезжает ездовый, грузимся на быках и поехали. Скрип-скрип по хутору в четыре часа утра. Так и выжили. Он принесёть нам макухи, мы пойдем с мамкой пешком, ну, сколько донесем, принесём, и ходишь целый день ишь, потом попьёшь водички. Потом уже жерделы зеленые пошли, потом в конце мая кашка зацвела. Помню, нарву зелёных…» [37].
Выживали за счёт огородов и коров. «У нас корова была, – вспоминала В. П. Фомиченко. – Мы с мамой держали корову, нас трое было, и мы поэтому выживали, считай, на собственном хозяйстве. <…> Огороды не пахали тогда, сами, у нас пятьдесят соток огород, высаживали там» [7]. Р. А. Скорнякова: рассказывала, что «сеяли пшеницу на огородах, работали за трудодни» [29].
Тяжело давил на колхозников налоговый гнет. В. Я. Запольская вспоминала: «Если есть десять курей, переписывают. За каждое дерево нужно налог платить. Вырубывали сады. И вот это, если курей держишь – триста штук яиц сдай, корову держишь – триста пятьдесят литров молока надо сдать. А молоко принимает такой, принес, а у тебя жирность плохая, еще неси» [37].
В 1950-е годы в результате политики укрупнения коллективных хозяйств местный колхоз им. Матвеева был присоединён к Усть-Лабинскому колхозу «Кубань», а хутор Аргатов в 1954 г. переименован в Октябрьский. Л. Г Завалиева вспоминала: «Манышев Иван Гаврилович председатель был, а потом был Колесников Гаврило Митрофанович, такой неграмотный вообще, с Усть-Лабинской. Он расписываться не мог. До укрупнения колхозов, до пятьдесят первого работал, потом укрупнили» [34]. По версии Т. И. Загорской, хут. Октябрьский от сселения в хут. Железный спасла её мать, местный депутат Мария Антоновна Сморчкова (в девичестве Овсянникова): «Хутор планировали снести, <…> А мамка была депутатом, писала в Москву и хутор отстояли» [38].
Хутор Аргатов является живым примером создания новой переселенческой культуры. В основе своей переселенцы являлись представителями двух родственных культур – малоросской и южнорусской, и, тем не менее, наработав контакты еще на своих землях, привнесли сюда и создали за столетие свою, «хуторскую» традиционную культуру, которая еще и гармонично сочеталась с кубанской казачьей. Это видно по постройкам, орудиям труда, системе питания, основным занятиям. Например, если для возведения построек в Воронежской губернии и на Белгородчине использовался саман и турлук, то и здесь эта технология нашла применение, к тому же климатические условия близки. В. Я. Запольская рассказывала: «Мы в пятьдесят третьем делали хату, мне было лет четырнадцать-пятнадцать. Мы строили вот эту хату. Так мы с речки вытаскивали ил, вон там вот в речке, и месили быками, делали саман и клали ту хату, сложили. <…> Если есть возможность, крыли камышом, а то соломой. Сбивали вот так эту крышу, как только подгнивает, счищали граблями её, расчесывали эту гниль» [37].
Сохранялась и традиция строительства «всем миром», когда в этом принимали участие все жители хутора, от мала до велика. Мужчины возили глину для саманных кирпичей, детвора стремилась занять очередь покататься на лошадях, которые месили глину, а женщины участвовали в формовке саманного кирпича. Подобная общинно-хуторская взаимопомощь оказывалась и при помазке хаты, накладывании потолка. После того как работа сделана всех участников ждало угощение хозяев. Даже после войны хозяева старались угостить от души. Все прекрасно понимали, что бедность была печальным последствием военных событий на каждом подворье, и поэтому, входя в положение хозяев, могли ограничиться и малым. Например, В. Т. Дерипаска принимавший участие в строительстве дома в 1950-м году, говорил: «Теть Дусь, да вы нам ничего не давайте, просто сырых яичек дайте!» Традиции взаимопомощи были очень важны, и все откликались, при этом даже не было необходимости приглашать хуторян: «Сёдня я помогу, а завтра у меня соберутся».
Помощь оказывалась и при изготовлении кизяка (кирпич из смеси навоза с соломой) применявшегося в качестве дров, для отопления дома и приготовления пищи. Наряду с таким топливом использовали валежник, акацию, солому, камыш, «бадылки» подсолнечника. В. П. Фоменко вспоминала: «На корове возили, была такая тачка. Топили тогда бурьяном, трескун там, бурьян накосют, а уже после войны делили подсолнухи. Скосют, поделят, собираем корешки, привозим домой, топим. Клещевина тогда росла – тоже брали, делили, рубали и возили домой. Кто на корове, кто на бычку, что у кого что есть» [7]. Причем зола подсолнечника затем использовалась в качестве мыла – щёлока, которым стирали белье или мыли голову. Печи были в каждой хате, а потому топлива не хватало. Вся забота за сбором веток возлагалась на детей. Русская печь, как хорошая хозяйка хаты, кормила, обогревала, лечила, а иногда и спасала. По представлениям, считалось, если начинается град, то на двор надо выбросить печные рогачи и чаплейки, и тогда град обойдёт подворье.
Сохранялись на хуторе примерно до 40-х годов ХХ века и традиции ткачества. Использовали для тканья полотен и изготовления веревок техническую коноплю. Сам процесс обработки был очень трудоемким, коноплю вымачивали, сушили, оббивали, очищая от кострыки, мяли, чесали, и потом только изготавливали нити. Некоторые переселенцы, привезя на новое место ткацкие станки, продолжили заниматься ткачеством и на новом месте. Наряду с ткачеством было распространено плетение из камыша и лозы, однако это касалось изготовления рыболовных орудий. Так, из камыша плелись «коты», а из лозы – «вентеря» [25].
За соблюдением всех норм и правил поведения в хуторе Аргатове следили все взрослые члены хуторской общины. И поэтому, любой взрослый мог наказать мальчишку за то, что он тайком курит, ругается, или даже просто не поздоровался со стариком. Причем, говорить отцу о наказании ребенок вряд ли будет, так как наказание со стороны отца могло быть более жестким. Обращение на «Вы» распространялось на всех старших членов общины и семьи – отца, маму, бабушку и дедушку. Жесткие правила поведения, взаимоотношений между жителями хутора определили и тот факт, что большинство из старожилов не могли вспомнить фактов пьянства или воровства. Хотя последнее также связывалось с бедностью – нечего было воровать. Интересно, что даже в послевоенный период во многих домах на хуторе не было замков.
Единственной частью населения, славившейся своими «шкодами», была молодежь, в частности юноши. Естественно, что эти «шкоды» были связаны с проявлением «молодечества», призванного обратить внимание девушек. Например, парни могли украсть сметану или молоко, которое часто хранили в колодцах как в «холодильниках», и угостить девчат. Однако хоть это и вызывало у хуторян нарекания, тем не менее, оставалось без особых последствий для хлопцев: «Лишь бы посуду не побили» [25].
Молодежь собиралась на улицах, пели, танцевали, играли в лапту, «в кругового». Позже для отдыха молодежи был открыт клуб, куду приходили девушки и парни не только с хутора Октябрьского, но и с Сокольского. Именно на таких молодежных гуляниях молодежь знакомилась, образовывались пары. В. Я. Запольская вспоминала: «Драк никаких не було, пьянки не було <…>. Молодежь была дружная. Ребята были хорошие, никогда не заматерятся при девчатах. И девчата были такие, если я дружу с парнем, боже упаси, чтобы он подошел до меня при людях» [37].
В начале 1990-х гг. хутор вместе со всей страной переживал кризисные явления, развал хозяйства, всеобщее обнищание. Но хуторянам повезло в том, что здесь провел свои детство и юность известный российский предприниматель О. В. Дерипаска. Он очень привязан к родной земле и много сделал для ее благоустройства. В 2013 г. на хуторе имелось 179 дворов, проживали 460 человек, из них дети дошкольного возраста – 33 человека; учащихся – 42; пенсионеров – 91 человек. В 2020 г. на хуторе проживали 497 чел. Работают общеобразовательная школа № 30, амбулатория, 2 магазина, клуб, на территории хутора расположены отделение № 2 Агрообъединения «
Кубань» и четыре крестьянско-фермерских хозяйства. Сегодня на хуторе везде асфальт, во все дома проведён газ, электричество. У многих во дворах есть колодцы, ведь раньше с водой были проблемы из-за изношенности водопровода. В 2018 году центральный водопровод Аргатова полностью отремонтировали. Ведутся работы по строительству новых тротуаров и дорожного полотна. В 2016 г. принял первых прихожан белоснежный Свято-Владимирский храм с золотым куполом, возведенный на средства О. В. Дерипаски. При храме действует воскресная школа, где дети не только изучают православную культуру, но и живопись, музыку, театральное искусство, английский язык. С 2021 г. на хуторе проводится часть мероприятий фестиваля традиционной казачьей культуры «Александровская крепость».
Согласно распоряжению Председателя Правительства Российской Федерации Д. А. Медведева от 26 марта 2019 г. № 524-р хутору Октябрьскому было возвращено историческое наименование Аргатов. Думается, что это справедливо по отношению к исторической памяти, вкладу предприимчивой династии Аргатовых в становление и развитие хутора, нескольких поколений тружеников-аргатян, осваивавших, благоустраивавших и защищавших родную землю.
